ПОЭЗИЯ РОМАНТИЧЕСКОГО ЗЕРКАЛИРОВАНИЯ
Задумываться с интересом о его стихах, чтобы потренировать чувство собственного восприятия к тому, что можно было бы назвать, как переливчато-витиеватые обороты и россыпи завуалированных выражений, занятие для читательского ума в итоге способно оказаться делом отнюдь не простым и, откровенно говоря, очень трудным. Но ещё труднее – это читать его стихи. Потому что в реальной жизни для человека, совсем не причастного к такому очень существенному и опасному явлению как ТЕАТР, поэзия Сергея абсолютно не откроется вне всяких сомнений.
При всём этом, если быть предельно честным, можно смело заметить: актёр, выдающий в свет такую продукцию – факт уникальный и особо любопытный. Ведь природа актёрской личности сформирована, главным образом, фактором превосходства над повседневной реальностью вкупе с окружающим миром людей. И внутренняя, нравственная конституция актёра позволяет ему жить и существовать этим самоощущением ко всему, что находится вокруг и около. Но что наиболее важно, главным в актёрском сознании заложено незыблемое презрение к остальным людям, то есть к публике, поэтому почти любой человек для него всегда ниже, глупее и постоянно ему обязанный во всём, без исключения. Горделивость присуща каждому актёру столь же, как свет дню или тьма ночи. Так что на поприще серьёзной лирики актёры общенародно выворачивать себя наизнанку не в состоянии.
Он, актёр театра и кино Сергей Карякин, поступил оригинально, взяв для себя псевдоним, это – да, верно, чтобы как-то очеловечить собственную лирику. Но тем же самым, он и как бы даёт понять, что с его стороны представлена всего лишь роль, которую он дерзко вознамерился играть – роль человека-поэта по имени Сергей Артуганов.
Его первая книжка стихов была выпущена в 2002 году и содержит в себе 74 стихотворения, которые составляют две самостоятельные части: «РЕФЛЕКСИЯ» – 34 и «ПРЕКРАСНАЯ СТЕРВА» – 40. (Экземпляр на вид простоватого изготовления, обложка – более чем скромная. Объём – 101 страница. Без указания тиража. Издано в ТОМСКОМ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ.)
Применительно к поэзии, всякую лирику обсуждать – дело, вообще-то, паскудное, поскольку – ежели желает какой-либо человек составить, к примеру, собственное стихотворное самовыражение, так и он сие делать абсолютно вправе, коли есть на это увлекательное занятие позыв непокойных чувств. Совсем иное, если та лирика объективно заявляется тиражировано и в конкретном оформлении. Вот тогда-то и возникает всё тот же один и единственный вопрос: «А что нового своим созданием, кроме личной жажды внимания, сможет автор открыть или о чём таком удивительном поведать другой душе?» Нет, в тематическом плане здесь ничего нового. Тем не менее, значительная часть его стихов вызывает интерес из-за того, что дух увлекающей атмосферы неподдельно-искренней романтики невольно трогает сердце и ум к доверительному восприятию. И это не смотря на то, что в стихах – нет-нет, а всё-таки просматриваются фрагменты путанного стилистического подражательства: в частности, Александру Блоку и Сергею Есенину.
«РЕФЛЕКСИЯ»
На протяжении всей этой части – как будто… слышится спокойная мелодия фортепьяно, клавиши извлекают звуки настроения безграничной грусти и чувственной тоски от усталости молодого сознания. И при этом сами тексты неторопливы, образны точностью художественных сопоставлений и достаточно выразительны для того, чтобы понимать ту степень и тот вектор человеческого формирования, что заложены в характере самого автора, где главная черта, как можно предположить, – ЛИЧНОСТНАЯ НЕПРИКНУТОСТЬ. В России, в настоящем, с характером подобным рода успешно жить очень тяжело – нигде нет места-пристанища, чтобы должным образом реализовать талант своей чувственной натуры, чтобы встретить желанную взаимную любовь, чтобы справедливо ощущать ясность и цельность собственной жизни.
За каждым текстом стоит откровенная попытка осмысления конфликта между личностным внутренним пространством и реальной средой окружения. И главное мироощущение автора при этом вполне можно обозначить известным изречением: «Душу – богу, жизнь – Отечеству, сердце – даме, честь – никому». Вообще-то, всё это удивительно, ведь год рождения Сергея – 1972, и его провинциальное детство с юностью протекали в условиях времени махрового, осыпающегося чёрной зеленью социализма. А тогда – что приходилось мальчишкам дома постоянно слышать? Типа, к примеру: «Серёжа, иди осторожнее, там у подъезда какие-то парни». Учителя в школе повторяли: «Если видишь компанию из нескольких человек, перейди на другую сторону». Да, парень, тебя учили, что нельзя смотреть в глаза. Это может кого-то разозлить. Тебя могут ударить. Избить. Покалечить. Уже тогда тебя научили не доверять окружающей тебя среде, тебя учили бояться, учили быть трусом, потому что ту же окружающую среду наполняют трусы. И ещё тебе запрещали носить нож. Тебе говорили, что тебя порежут твоим же оружием. А если ты, не дай бог, кого-нибудь зацепишь, тебя поймают и посадят. Короче, у тебя будут проблемы. Вместе с истеричными завываниями старших ты впитывал главную мораль всеобщей той жизни: уходи от проблем. Прячься, убегай, оглядывайся по сторонам. Главное, не попади в милицию. Главное, не вылети из школы. И ещё тебя учили уважать и слушаться старших. А старшие в это время: одни занимали тихие, тёплые должности и с тем жили по-мышиному добропорядочно; другие глушили дешёвое вино, сквернословили и грезили о новой квартире, машине и о балконе на даче. И подобные жизненные цели они старались привить тебе. Когда же ты обращал внимание в сторону культурного развития своей личности, тебе говорили, что ты – чмо, а не личность. Трусливое беспомощное чмо. И ты склонялся верить, что ты - баклажан, зреющий на поле среди миллионов точно таких же овощей. Тебя с детства учили, учили и учили, что твой народ – это ничто, и ты должен жить исключительно для себя. Для квартиры, машины и балкона на даче…
Бежать пестреющими снами,
Болеть их чередой нестройной,
Лишь встряхивая временами
Тюрьму дремоты неспокойной,
Жевать свою земную меру,
Ломая стёршиеся зубы,
Хранить сомнительную веру,
Кормить обыденную грубость,
И в этом волевом и зудном,
Броженья вышнего касаясь,
Моргать растерянно и трудно,
И умереть, не просыпаясь.
И за прохладными верхами,
Туда, где ждут опять страданья,
Внести, как маленькое оправданье,
Тетрадь с негромкими стихами.
Именно этим стихотворением начинается подборка текстов под названием «РЕФЛЕКСИЯ» (от лат. reflexio–обращение назад, отражение. Размышление, внутренняя сосредоточенная склонность анализировать свои переживания).
Всё верно: если в отношении переживаний, то их тут предостаточно – саморевизии, что называется, под самую завязку. И пусть всё это не выходит из традиционного тематического треугольника – природа, любовь, смерть, – пожалуй, все стихи здесь кажутся весьма приличными, хотя и далеко не однозначными для лёгкого понимания.
Оборот назад, неуверенный шаг –
Вот чем закончится этот поход…
Память о музыке стынет в ушах…
Странно, когда ничего не грядёт.
Что же я знаю? – что нам суждены
Верные судьбы – истечь как вода.
Тихо, без пены, без шума волны,
Чтобы уйти, не оставив следа.
Правил игры не понять никогда.
Выбора нет, и ты будешь играть…
Как упоенно струится вода!
Нужно ли это? – зачем тебе знать!
Великолепная зарисовка личного суждения бытия. Безусловно, и тут тоже никакой новизны нет. И к тому же, текстовой посыл располагает на всевозможные частные разночтения. Но смысловой уклон выражен определённо и максимально точно. (Откуда такое проницательное знание жизни, молодой человек? Да уж не Гамлета ли Вы репетировали на ту пору?)
Существует немало людей, которые живут с убеждением, что – если у человека нет любви, то у него нет основной ценности жизни. Говоря по правде, нельзя с этим не согласиться. Но вот вся суть в том, что понятие ЛЮБОВЬ имеет разные толкования, и почти каждый подразумевает на сей счёт нечто своё.
В поэзии ЛЮБОВЬ, как правило, всегда сопрягается с глубокими изнурительными переживаниями. Наверное, сие оттого, что поэты дорожат каждым мигом любви, и каждый такой миг для них ни что иное, как совершенно новое открытие мира, – то новое измерение окружающей жизни, которое можно осознанно ощущать как своё единственное и самое желательное счастье. Более того, похоже на то, что сама поэзия просто невозможна, если авторское сердце искренне не потревожено вдохновительными чувствами света и любви. Но мир обыденности редко совпадает с романтическими идеалами, – так поэты становятся усидчивыми исследователями великого множества граней такого явления как ЛЮБОВЬ.
Найду ль тебя, чрез частоколы лет
продравшись к заповеданному мигу?..
Увы, увы… тебя на свете нет,
и нет меня. Но, вписанные в книгу
о главном, мы застыли на листах
её черновика, во главке малой.
Прощанье как прощенье на устах
за столько лет ещё не дозвучало.
И как нам развести свои пути?
Вот мы разделены частями света…
Потеряны навечно. – Не найти.
Нас не вернуть…
Нам не забыть всё это.
И дальше жить…
Жить надо, а пока –
Вот корень мук, что век не перемелет:
У главной книги нет черновика,
А набело писать мы не умели.
Ознакомившись в последнее время со множеством текстов разных авторских сочинений (в том числе, на сайтах поэтических конкурсов) – невольно приходишь к осознанию того, что в настоящем сама русская поэзия, как жанр литературы, себя полностью исчерпала, ибо повсюду современная поэзия выглядит как некое единое, почти безликое и малоинтересное полотно, где всё пространство заполнено, по крайней мере, либо скучной лирической замкнутостью, либо занудливым подражательским апломбом, либо бессмысленным графоманством, либо откровенной дурью. И главное, по самому большому счёту, ни у кого из авторов нет ни оригинального стиля, ни смелых новых форм или хотя бы ростков свежих художественных идей. Естественно, вытекает вопрос: «Что, поэтическая мысль утеряла дорогу развития?» А если так, – почему такое могло произойти? Быть может, сие оттого, что в классики были в незапамятные времена записано много серости и посредственностей, которые десятки лет культивировались и продолжают культивироваться подобной серостью и посредственностями?..
«ПРЕКРАСНАЯ СТЕРВА»
Вторая подборка стихотворений по своей тематике мало чем отличается от первой, разве что только цинизма поприбавилось, да всуе упоминается кое-где о боге, о судьбе, об участи своей ангельской.
К тому времени Сергей снялся в двух фильмах: «СВЕРЧОК ЗА ОЧАГОМ» (2001) и «АТЛАНТИДА» (2002); что-то такое несущественное играл в театрах…
СВЕРЧОК ЗА ОЧАГОМ
(Фрагмент из кинофильма)
Тогда в театре им. Гоголя он любил часто засиживаться в гримёрке до глубокой ночи в кругу тесной мужской компании, где пили водку, не спеша закусывали и вели длинную цепь бесконечных бесед за жизнь: обо всём минувшем, о текущем настоящем, о будущем и, уж конечно, о женщинах. Но и о театре, о кино говорилось никак не меньше. При этом на вид никто не хотел показаться слабым, а в душе своей каждый ещё более не хотел быть обойдённым удачей. (Кто знает, тот знает - как увлекательны актёрские полуночные посиделки.)
Из послания к своему товарищу – Юрию Анпилогову (актёру театра Армена Джигарханяна):
Так случилось. Когда мы носились
Детворой по дворам, кто из нас
Не мечтал быть красивым и сильным,
Мир вбирая глоточками глаз?..
А теперь мы хромы и двужильны,
И уж это не имидж – печать.
А мечта быть красивым и сильным –
Это то, с чего можно начать.
Так случилось. Теперь, чертыхаясь
По сараям на самом краю,
Сонмом ангелов хворых порхаем
В сотворённом из праха раю.
И друг в друга глядясь безнадежно,
Узнавая своих за версту,
Улыбаемся грустно и нежно,
Сознавая свою красоту.
Под ногами настил кособокий, –
Эшафот ли, подмостки ли, – я
Разбегаюсь со вдохом глубоким, –
Это жизни моей колея.
Подмечено открыто и честно – «это жизни моей колея». И… какая ж это такая колея?
Ты родился в городе Томске – безусловный пример в хвост и гриву осовеченной провинции. Мама Надежда Сергеевна – медик (МЕДСАНЧАСТЬ «СТРОИТЕЛЬ»); папа Юрий Васильевич – работник ТОМСКОГО ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Твоя учёба: сначала – школа № 51, потом – культпросветучилище (режиссёрское отделение), и… наконец – МОСКВА, театральное училище МХАТ (замечательный курс А.Н.Леонтьева).
Итак, ты оказался в Москве - с надеждой жгучей на успех, подальше от армии, поближе к счастливой дороге удачи. Конечно, МОСКВА – это тебе не бесцветная школа с долбанной математикой; не девичник-«кулёк» для беспечного времяпровождения; не скакания на утренниках с завываниями Ромео на сцене местного ТЮЗа у Юрия Афанасьева, – тут в Москве, брат, ты, как и всякий гений, изначально на хер никому не нужен со всеми своими талантами. И ты долго никак не мог ничего толком понять, но всё же понял: в Москве можно только выживать, но не жить. Только выживать! И ты, заряжаясь рациональным настроем и рафинированным эгоизмом, стал это делать – ВЫЖИВАТЬ. На своё спасение ты крепко осознал, что, жёстокая, модельно-горделивая и ненавистная для всей остальной России, МОСКВА – это отдельное, SUPER-привилегированное государство и вместе с тем, что это – самый настоящий гигантский сумасшедший муравейник, где брильянты и дерьмо не отделимы и не отделяемы; где строгий порядок есть беззастенчивый хаос; где учитывается лишь главный, единственный показатель – сила денег, и где никакими средствами совершенно невозможно обрести только одно – покой.
Как страшно жить! – в чужом монастыре
Неуёмные и дикие нравы…
И твои стихи стали неким необходимым фактором сублимации для тебя, чтобы более-менее хоть как-то освоиться в абсолютно чуждой тебе среде обитания – ты назвал её «это жизни моей колея»…
Ты настойчиво искал аудитории: читал свои тексты на поэтических собраниях, заявлял себя в конкурсах, в программах творческих вечеров. Но душа твоя не находила благого отзыва на всю ту суету – кругом топтались лишь одни и те же ущербные личности знатоков, сочинительниц, сочинителей, да ещё всегда при этом беспрестанно мелькали очертания чьих-то отвратительных физиономий в виде неряшливых умственных инвалидов. И везде – и там, и там – гонор, чванство, бабы всё какие постоянно лезут, лезут куда-то… А ты им всем подавал свои стихи.
Помимо сторонних участий в антрепризах, ты прилип к «помойке» (так среди московской актёрской братии называют театр им. Гоголя), потом ты пристрастился к выпивке (и не ты искал её, она сама тебя находила), попутно ты зависал со всякими беспутными и развратными стервозными биологическими субъектами на каких-то хатах, но при этом ты без устали учился клеиться при первом же случае к любому выгодному для тебя человеку. Ты мог бы стать продвинутым журналистом или классным футболистом. Но тогда от перепоев ты швартовался в самых дешёвых закусочных, ты стал чаще и чаще занимать до получки, всё чаще и чаще стал обедать в буфете в долг. Однажды ты явился в театр на репетицию, что называется, пьяный в хлам: ты шёл в зал, держась за стены. И подобное повторялось не единожды. Тебя не наказывали – твоё обаяние всегда смягчало людей, которые были такими же, как и ты, – в изначалии своём, провинциалами. Тебе везло – родственные души тебя понимали.
Женщины, коими ты интересовался (в основном, круг твоего общения составляли актрисы или актрисочки), так вот почти все они были к тебе как-то равнодушно снисходительны – им с тебя нечего было взять.
Люди умеют любить напролом:
Дарят,воруют,спасают и давят.
Прекрасная Стерва за нашим столом
Эту любовь утверждает и славит.
Правда, некоторые велись на твои кое-какие словесные приманки, но образ этакого Пьеро с печалью в загадочной душе быстро надоедал даже и любой легкомысленной девице, жаждущей только ярких красок, развлечений и подарков.
И ты сделал для себя простой вывод: настоящая вся обобщающая суть этих женщин – ничто иное, а как только – ПРЕКРАСНАЯ СТЕРВА.
Что тебе нужно было от женщин? Чего ты ждал от женщин? – Ты хотел от них признания, касательно своей собственной исключительности? – Зачем?
Роль поэта ты отыграл превосходно. Остаётся только аплодировать.
А успех?.. А успех будет – его не может не быть. Разумеется, если приложить должных личных усилий. Ради… новой квартиры, машины и дачи с балконом.
А потом…
Вспомним все прежние наши причуды и ласки
И, умирая от сладостной дрожи, замрём. –
Перелистаем с улыбкой любимую сказку,
Книжку закроем… и в обнимку домой побредём.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Я редко встречал Сергея в театре; лишь однажды по воле случая мы с ним поговорили, и впечатления остались от общения с ним самые хорошие и очень приятные для воспоминаний.
2004 г.
СЕРГЕЙ КАРЯКИН / СЕРГЕЙ АРТУГАНОВ
