Я не на улице умру Среди бесстыдного народа, А книжных полок посреди, Черновиков где рваный ворох. Ф.И.О. - Губанов Леонид Георгиевич Годы жизни: 20 июля 1946 г. - 8 сентября 1983 г. Статус - поэт Пожарный в театре им. К.С.Станиславского (здесь он проработал полтора года) Что-то мне мешает рассказать эту историю… Тяжело раскачать собственной памятью расстояние времени... Мне казалось, что я знаю людей умных и глубоких, но я их не знаю. Мне казалось, я способен определить людей глупых и недалёких, но я не способен. Мне казалось, что я в достаточной мере понимаю – что есть добро, что есть зло, но я не понимаю. Мне казалось, что я способен принимать правильные и верные решения, но, увы, в реальности всё, наиболее важное мной предпринимаемое, чаще всего безуспешно рассыпалось. Наверное, для всякого человека самая неприятная мысль о временности своей жизни. Но многие ли задумываются о собственном призвании, и уж тем более предназначении?.. Обидно чувствовать себя существом животным. Не отсюда ли возникает ненависть человека к человеку? Думаю, отсюда. Существует одна очень серьёзная человеческая черта, удерживающая пока людей от беспощадного взаимного истребления – эстетическое начало, где великое множество разных пороков и заблуждений, но только в нём открываются занятные интересы к увлекательным тайнам жизни и ко всему тому, что её окружает. Чтобы существующий мир не превратился в окончательную серую массу, нужны люди, которые его способны раскрасить созидательным трудом, благородством поступков или, в частности, таким выразительным способом как искусство. А о смысле жизни можно размышлять и говорить бесконечно, но много говорить и много сказать – не одно и то же. ОБЩАЯ КАРТИНА Где-то с начала 70-х годов работать пожарным в московских театрах считалось делом почётным, поэтому этого места добивались по очень тесному знакомству. По факту самым свободным человеком в театре являлся тогда только пожарный. И вот почему. – При графике сутки / трое, зарплата составляла от 72 руб. (гринельщик) до 120 руб. (старший смены). Плюс платная подработка возникала постоянно, т.е. поддежуривания. Более того, у нас система функционировала таким образом: по распорядку смену должны принимать в 09.00. два человека (новая смена), но сначала приходил один, отпускал отдежурившего и заступал на новое дежурство. Второй человек подходил лишь 17.00., и потом он где-то в 23.00. (после окончания спектакля и ухода вахтёра) отпускал первого. Сам же он запирал на ночь театр и продолжал один дежурить до утра. В 07.30. звонила первая уборщица, к 08.00. приходил вахтёр, в 09.00. сдача смены. Если вдруг кто-либо спрашивал: "А где другой?" Обычно отвечали: или "да он только что отошёл", или "да он - в обходе". В иных крайних ситуациях подстраховывал сам Геннадий Иванович Дайн, наш начальник. Система эта работала настолько эффективно, что все мы оставались предельно довольны. Рабочих журналов у нас имелось три: приём помещений, для замечаний и приём дежурств. Сама работа заключалась, по-сути, в том, чтобы сидеть на посту в пожарке с телефоном, открывать и закрывать двери центрального входа и запасных выходов, и также иногда прохаживаться по театру на предмет выявлений каких-либо нарушений по части противопожарных норм, а конкретно - поглядывать, чтобы не курили в неположенных местах. Однако не стоит говорить, что 90 с лишним процентов дневного времени мы проводили в пожарке или около; часто болтались там, где придётся приятно с кем-нибудь поговорить, или вообще уходили на час-другой из театра. По части еды – всё было на месте: чайник, плитка. В буфет мы спускались, в основном, чтобы подписать журнал. Обедали пожарные там редко. По ценам, что помню, яичница-глазунья из двух яиц на сливочном масле – 33 коп., кулебяка – 64 коп., шоколадная конфета «БЫЛИНА» - 6 коп.. Пожарка наша располагалась совсем рядом с главным проходом на сцену и представляла собой 5-метровую продолговатую комнатку, с окошком во двор, с убогим ящиком для постельных и иных принадлежностей, с одним очень старым письменным столом и топчаном у стены, на которой крепился стенд с примитивной и неисправной охранной сигнализацией. Само же помещение это располагалось на возвышении, и чтобы туда войти, надо было подняться по скрипучим ступенькам и открыть ключом дверь, которую пожарные всегда захлопывали за собой при выходе. Когда театр запирался на ночь (при полном обходе и выдворении всех нежелательных припозднившихся людей, включая актёров), дежурный пожарный, если у него нет своих каких-либо дел или приглашённых на ночь гостей, начинал готовиться ко сну. Кто-то ночевал в облюбованной гримёрке, кто-то в кабинете администратора, кто-то в той самой прокуренной пожарке… Честно признаться, я избрал для своих ночёвок особое место, которое держал от всех в глубочайшем секрете, – кабинет директора. Тогда должность директора занимал Эдуард Михайлович Егиазарян – по-моему, он ничего не подозревал, что иногда творилось в его кабинете по ночам, тем более что я очень тщательно старался не оставлять никаких следов своего пребывания. Отрадно вспомнить, что в то время никаких чрезвычайных происшествий в театре не происходило; конечно, случалось всякое, но чтобы такое что-то чрезвычайное – нет, этого не было. На тот период времени в Московском драматическом театре им. К.С. Станиславского пожарными работали интересные славные люди, на редкость интеллектуалы порядочных правил, - упомянутый Геннадий Иванович, полиглот, который знал 15 языков, Коля Кублицкий, Серёжа Лаврентьев, Коля Корсун, Юра Ремизов, Серёжа Романов, Серёжа Снегирёв, Володя Абрамов, Серёжа Садонин… И среди них я, самый молодой, непьющий, некурящий, и, определённо точно, наименее развитый во всех отношениях. Весной 1977 года Геннадий Иванович, помню, со свойственным ему тактом сообщил мне, что у нас кое-какие перемены, и он от меня переводит Серёжу Садонина в другую смену, а на его место поставит нового человека. Этим человеком был Леонид Губанов. ПЕРВОЕ ДЕЖУРСТВО (продолжение последует)
| 
